Не пожелай зла - Страница 32

— Разумеется, нет. Но в чем причина?

— Дела семейные. Я не хотел бы углубляться…

— Твое право. Только как ты в этих обстоятельствах собираешься зарабатывать на жизнь? Не думаю, что найдется много работодателей, которых устроят твои условия. Семья важна, не спорю, однако следует четко расставлять приоритеты и думать о своем будущем. У нас ты сможешь сделать карьеру, а сбежишь сейчас — и всю жизнь просидишь на низкооплачиваемых должностях. Подумай! Не может быть, чтобы у твоих проблем было только одно решение. Или деньги тебе уже не нужны?

— Такого я не утверждаю. Но зарабатывать можно по-разному. Возьму надомную работу…

— И поставишь на себе крест как на профессионале. Ты совершаешь ошибку, Игорь!

— Я все обдумал, Георгий Петрович. Вам многое неизвестно, а мне не хотелось бы посвящать вас в детали. Поэтому, экономя ваше время, давайте на этом закончим.

— Жаль. Нас устраивало и качество твоей работы, и трудолюбие. Если ты так уверен, я подпишу твое заявление, причем не буду даже настаивать на двухнедельной отработке. Только заверши все текущие дела — и можешь быть свободен.

— Спасибо.

— Один вопрос напоследок. Твое заявление никак не связано со вчерашним происшествием с Олегом Сергеевичем?

— Никак.

Кажется, мне достаточно хорошо удалось сыграть невозмутимость. Но тем не менее у меня возникло ощущение, что Белов мне не поверил. Ничего удивительного: адвокат такого класса должен уметь отличать правду даже от самой талантливой лжи. Тем не менее что у него есть на меня, кроме смутных подозрений? Впрочем, смысла заморачиваться на эту тему я не видел: в голову Белову мне не залезть. Пойду лучше к Шелехову — надо передать ему документы, подготовленные для Кошкина, и вплотную заняться делами, приближающими вожделенный момент моего прощания с «БШК».

Вообще-то я предпочел бы, чтобы факт моего увольнения остался неизвестным до самого последнего момента, но вместе с тем понимал, что хочу невозможного. Как это всегда бывает в подобных делах, «Саша сказал Маше, а та — больше никому, но через час об этом говорила вся контора». В данном случае источником утечки информации была Юля, которой Белов поручил подготовить приказ на мое увольнение.

Не то чтобы я был в «БШК» какой-то шишкой или сверхпопулярной личностью, но наш «спаянный» коллектив был достаточно мал и компактен, и поэтому любое изменение его численности воспринималось как заметное событие. Кроме того, странное совпадение моего увольнения со вчерашним вечерним инцидентом (о котором все тоже удивительным образом знали в два раза больше, чем было на самом деле) и вовсе сделало мою скромную фигуру как минимум человеком недели. Едва ли не каждый в «БШК» (даже те, кто обычно меня в упор не замечал) счел нужным отметиться со словами сожаления о моем уходе и между делом задать пару вопросов по поводу вчерашнего.

Из-за этого играть в айсберг стало еще тяжелее, чем вчера, но я держался стойко, неизменно повторяя всем ту версию, которую изложил Белову. Мне впору было собрать весь коллектив в совещательной комнате и провести пресс-конференцию, сначала сделав официальное заявление, а затем предложив желающим задавать вопросы. Таким образом я бы меньше намозолил язык, чем десять раз рассказывая одно и то же, да и времени бы потерял меньше. Из-за этого шелеховские бумаги придется заканчивать вечером. Знал бы кто, как меня достали эти сверхурочные!

Мишка Тихонов терпел до двух часов, а в обед потащил меня в столовую, рассчитывая на эксклюзивное интервью. Оное заведение располагалось в соседнем здании и отличалось самым подходящим сочетанием ассортимента, качества и цены предлагаемых блюд, благодаря чему все служащие «БШК» и других близлежащих контор естественным образом оказывались его постоянными клиентами. По этой причине столовая представлялась наихудшим местом для ведения конфиденциальных бесед — ведь количество заинтересованных ушей там просто зашкаливало. Зная это, Мишка грамотно выбрал столик таким образом, чтобы по соседству не оказалось наших сослуживцев.

— Итак, — начал он тихо, когда мы заняли свои места, — ты отметелил-таки Кошкина. Не могу сказать, что это было сильно умно, но как мужик мужика я тебя понимаю. Вот только перестарался малость. Больница — это серьезно. Адвокат он хороший, так что засудит тебя, и к гадалке не ходи. Одним увольнением не отделаешься. Как защищаться планируешь?

— Да с чего вы все взяли, что я его избил? Ему просто плохо стало вчера, а отчего — не знаю.

— Угу, — недоверчиво хмыкнул Тихонов. — Наверное, съел что-нибудь. Но как-то очень вовремя у него это проявилось — когда вы одни были. И ты на следующий день тоже просто так увольняешься. Мне-то горбатого не лепи!

Его недоверчивость одновременно и раздражала, и приводила в отчаяние: коли уж я своего друга убедить не могу, то что об остальных говорить? Если сейчас продолжать настаивать на своей версии, он еще, чего доброго, обидится. Нет, хотя бы часть правды сказать придется.

— Ладно, слушай, — сказал я, понизив голос до предела. — Вчера мы с ним крупно повздорили, хотя и без рукоприкладства. Поверь, я его не бил. Правда, только потому, что прекрасно понимаю описанные тобой последствия такого поступка. Другое дело, что работать с этим козлом больше не собираюсь.

— А в больницу он из-за чего угодил?

— Не знаю, Мишка, ей-богу, не знаю! Может, печенку в выходные надорвал, а может, у него приступ аппендицита был… Я же не врач.

Он покачал головой и принялся за еду. При этом мне казалось, что я слышу скрип шестеренок в его мозгу. К тому времени, как мы доели суп, у него, кажется, созрело какое-то решение, и оно, похоже, было в мою пользу.